В данном случае я не ставил себе задачи писать как-то принципиально по-другому или чрезмерно конспирироваться.
На задней сторонке первого романа, прямо сверху – двусмысленная рекомендация Б.Акунина («Лучше, чем у Брусникина, у меня вряд ли получится»), прозрачная анаграмма «А.О. Брусникин», узнаваемый архаичный стиль с прибавкой медовухи и т.п.
В содержательном смысле меня, собственно, привлекали две вещи.
Во-первых, давно тянуло написать просто исторический роман, без детективной интриги. А во-вторых, решил, что будет интересно взглянуть на историю России с непривычной для меня стороны.
Сам я (и Акунин тоже) по образу мыслей – западник и даже космополит.
Но мне хотелось попробовать на зуб и противоположное мировидение – «почвенное», славянофильское. У нас ведь чаще всего, если кто-то патриот, так обязательно ненавидит всё чужое и трясется от ксенофобии. А мой Брусникин не такой. Он уважает чужое, но любит и ценит своё. В общем, это такой патриотизм, с которым у меня противоречий нет.
Анатолий Брусникин – тихий музейный работник
(Лицо представляет собой микс моей физиономии с интеллигентным визажем
владельца парижской дизайнерской студии, делавшей морфинг)
Однако главный интерес ягоды-брусники и основная интрига заключались в издательско-книготорговом эксперименте.
Меня занимала следующая бизнес-задача.
Предположим, есть некий неизвестный писатель, в которого издательство готово серьезно вложиться, потому что твердо верит в перспективность этого автора.
Как действовать?
Сколько денег вложить в «раскрутку», чтобы не остаться в минусе? Какие использовать методики? Какова последовательность шагов?
Я поговорил на эту тему тет-а-тет с Яном Хелемским, начальником издательства «АСТ».
Мне, помнится, польстило, что он сказал, даже не прочитав рукопись первого брусникинского романа: «Я в игре, мне это очень интересно».
Рекламная кампания была дорогущей, назойливой, агрессивной.
Она привела в раздражение литературных критиков, но дело ведь затевалось не для них. По магазинам был разложен миллион брошюр с первой главой романа – это как в супермаркете дают попробовать новый сорт колбасы или сыра. Люди читали образчик – и покупали мой (то есть брусникинский) «Девятный Спас».
Стартовый тираж в 250 тысяч, невероятно нахальный для нового имени, был отпечатан одновременно в нескольких типографиях и ушел за месяц или за два, полностью окупив затраты на рекламу.
Все дальнейшие допечатки пошли в чистый плюс. Сейчас суммарный тираж «Спаса», кажется, составляет тысяч шестьсот или семьсот.
Герои русского фольклора в схватке с Петровской эпохой
При выпуске второго романа («Герой иного времени») – опять-таки ради чистоты эксперимента – я убедил издательство вообще отказаться от рекламы.
Надо было проверить, какой высоты тесто может подняться на дрожжах предыдущего бестселлера.
С первого захода, безо всяких билбордов, ситиформатов и баннеров, продалось 120 тысяч.
Меньше, чем у «Спаса»? Разумеется. Но не в смысле издательской прибыли. А потом тоже были допечатки.
Роман, написанный для самого себя. За это и люблю
Через неделю выйдет третий роман Брусникина.
Он посвящен событиям Крымской войны. Поскольку никто этой книжки еще не читал, расскажу про нее чуть подробней.
Первоначально я собирался назвать ее «Практическое пособие по конструированию романтического дискурса с последующей его деконструкцией», но потом решил: пусть лучше называется «Беллона».
Тоже малопонятно, зато красиво.
Кто запамятовал: Беллона – это богиня войны
Там две части, лишь до некоторой степени связанные между собой.
Первая – подростковая, очень славная и пушистая: про паруса и пушки, романтическую любовь и мужскую дружбу. Вторая – взрослая. Вероятно, поэтому киноправа на первый том были куплены еще на стадии рукописи, а второй вряд ли когда-нибудь будет экранизирован.
***
Начинается роман таким вот прологом:
И вдруг я понимаю, что такое жизнь.
Я ее вижу.
Платон Платонович красиво сравнивал жизнь с фарватером, а человека – с кораблем, и некоторое сходство, конечно, имеется.
Проживаешь день за днем, будто плывешь от бакена до бакена, и через кабельтов пенный след за кормой уже не виден. Однако ж сравнение неправильное. Вот уж не думал, что когда-нибудь не соглашусь с таким человеком! Это у Платона Платоновича жизнь – фарватер, а сам он похож на трехпалубный корабль, у меня же, и вообще у людей обыкновенных, всё не так.
Ведь фарватер, как известно всякому моряку, представляет собою единый водный проход, установленный для безопасной навигации судов, а у каждого человека курс следования свой собственный, и рифы с милями тоже персональные: кто-то потонет, а другому хоть бы что.
И с кораблем дюжинную личность я сравнивать бы тоже не стал.
Это правда, что каждое судно имеет свой нрав, свою натуру и планиду – не зря у нашего брата корабль считается живым существом. Однако человек на корабль непохож. Тот в каком классе со стапелей сошел, в том же и окончит свои дни. Никогда фелюке не вырасти в корветы, а, скажем, фрегату не выродиться в шлюпы. С людьми же приключаются самые разные перемены или, по-ученому сказать, метаморфозы. Иной из нас, пока доследует до порта окончательной приписки (или до дна морского – это уж как судьба), раз по десять поменяет и тоннаж, и оснастку.
Даже удивительно, как это я сейчас о таких вещах думаю.
Я много о чем сейчас думаю. Вот смотрю в одну точку и вспоминаю, как Платон Платонович, обучая меня правописанию, втолковывал: «Запомни, Герасим: никакая книга, никакая реляция и никакая мысль не может считаться законченною, пока ее не завершит точка».
Вон она, моя точка, я ее вижу.
Она черная.
Но точка, которой всё заканчивается, сама по себе важности не имеет.
Она всегда и у всех одинаковая. Важно, что было перед точкой: написанное тобою и про тебя. Что не вырубишь топором.
Жизнь лежит передо мной, будто длинный-предлинный лист, вроде тех, на которых писали в древние времена, когда бумагу не резали на страницы, а сворачивали в свиток.
Я вижу неровные строчки, сливающиеся в чернильную канитель, и букв не разобрать, потому что мелкое и незначительное в памяти обыкновенно не застревает.
Но есть и картинки. Они как распахнутые окошки, я могу в них заглянуть.
И я заглядываю в каждое, ни одно не пропускаю.
Почему-то я знаю: на это времени у меня хватит.
Оригинал